В музыке Jazzator идут своей дорогой, не слушая в равной степени ни адептов классического джаза, ни экспериментаторов
Джазовые клубы страны московский дуэт Jazzator практически игнорируют, хотя играет он достаточно изобретательную музыку, тяготеющую к фриджазу и авангарду: замороченное фортепиано, вокальные эскапады, отдающие должное экспериментальным пластинкам Валентины Пономаревой и эксцентрической манере Имы Сумак, переломанный ритм. Зато группу тепло принимают в Европе: график выступлений расписан уже на месяцы вперед.
У вас достаточно необычный состав: вокал с клавишными и барабаны. Это только костяк группы, мы постоянно привлекаем самых разных музыкантов: если на неделе у нас два концерта, то на одном мы можем сыграть с контрабасистом и флейтисткой, а для второго – привлечь саксофониста. С одной стороны, это вынужденная мера, поскольку все наши приглашенные музыканты очень заняты, а с другой – мы уже настолько привыкли, что, когда играем одним составом третий концерт подряд, становится даже скучно.
Как к вам относится традиционная джазовая публика? Очень прохладно. Этой осенью мы случайно вышли в финал конкурса «Территория джаза». Я туда написала отчаянную заявку: «Вы, мол, не понимаете актуальной музыки!», а они возьми нас и выбери. Там было всего три коллектива, но председателю жюри, легенде советского джаза Анатолию Ошеровичу Кроллу мы так не понравились, что он решил третье место никому не присуждать, только чтобы нам ничего не досталось. Эти люди просто считают, что если ты взял фразу из регтайма и немного над ней поиздевался – то все, это уже неуважение к традициям.
Зато на Западе вас, судя по Myspace, любят. Да, но приходится самой заниматься всем – организацией, логистикой. Тяжело все это. Правда, концерты в Швейцарии нам помог сделать Андреас Шерер, мы с ним познакомились при работе над оперой Бобби Макферрина Bobble, которую он в России год назад представлял. Я его группе Hildegard lernt fliegen в ноябре делала концерты в Москве и Петербурге. Шерер – совершенно потрясающий вокалист, он меня впечатлил тогда, пожалуй, больше, чем сам Макферрин.
Какие ощущения у вас остались от работы над оперой? Великолепные. У нас было по 12 часов репетиций в день, при этом я не чувствовала усталости: встать на следующий день в полвосьмого не составляло никакого труда. Само шоу, которое получилось в итоге, меня немного разочаровало: публике очень понравилось, но не хватало импровизации. В основе была притча о строительстве Вавилонской башни: шестнадцать вокалистов из разных стран сначала пели на одном языке, потом «строили башню», закручиваясь в спираль, а затем солировали – каждый уже на своем языке. Затем мы пели так называемые circle songs – образовывали круг от самого низкого до высокого голоса, и Макферрин «назначал» каждому свою партию. Так что канва была достаточно жесткая, особо не поимпровизируешь.
Вы довольно виртуозно со своим голосом обращаетесь. Какие-нибудь экзотические вокальные техники изучаете сейчас? Очень плотно занимаюсь обертональным пением и битбоксом. Еще горловое пение планирую изучать в перспективе. Мне Саинхо Намчылак нравится – в некоторых композициях она кричит пронзительно, обертона просто бешеные. Но такого я делать, наверное, не буду – очень опасно для связок. Я по-другому умею кричать (смеется).
Jazzator, 4 февраля, Fish Fabrique Nouvelle