Бывший человек-собака комментирует свои работы
Миф о прозрачности. 1989
Мне кто-то сказал: ты начал с того, чем должен был закончить, — а тогда ты на такое высказывание права не имел. Мне кажется, что искусство не должно заслонять жизнь от зрителей, наоборот, в художественном образе должна быть представлена более гармоничная жизнь. Когда я в первый раз остро почувствовал смерть — меня в армии отмудохали, — появилось ощущение хрупкости жизни. Меня преследовала идея, что мы не отгорожены друг от друга, и я стал делать стекла и смотреть сквозь них. Получались эффекты расслоения пространства, реальность превращалась в волшебный мир, отражалась, проваливалась в какие-то странные дыры.
Человек-собака. 1994
Я вывалился в реальность, которая гораздо важнее искусства. Руководствуясь заветами Льва Толстого, просто выпрыгнул из культурного поезда, тем более что поезд остановился и даже развалился. Никакой реальности и не было, а была только неосмысленная животная дикость. Человек-собака — это метафора дикости, но одновременно и поисков смысла. Это был такой период аффекта, трансгрессии, когда ты выходишь за все пределы. И переживаешь очень интересные состояния — я ведь даже не помню ничего про первый перформанс в галерее Марата Гельмана. Но я переживал в этот момент ох…ительные ощущения. Действовал как на автомате: хоп — и вошел в это состояние. А потом хоп — все закончилось.
Мертвые обезьяны. 1998
Собачий период волей-неволей привел меня в зоологический музей — это, кстати, самые популярные музеи в мире. И там я открыл фундаментальный закон отношений человека и окружающего мира: все убить и красиво инсталлировать. Я сделал фотографии этих обезьянок, чучел — как живых. Они смотрят как на паспортной фотографии. Кстати, я на паспортной фотографии, например, часто себе кажусь полумертвым. Фото обезьян призваны показывать «живые лица», они и выглядят живыми, притом что все видно — и нитки, и швы. Это и есть символ искусства. Многие творцы, если бы они осознали, что искусство противоположно и даже враждебно жизни, вообще перестали бы этим заниматься.
Музей: Теннисистка. 2002-2003
Потом я решил в этот зоологический музей вернуть недостающую фигуру человека. Ведь человек- не биологическое существо, а то, чем он мечтает быть. И главная мечта — быть спортсменкой, красавицей, комсомолкой. Эта теннисистка с таксидермическими швами- собирательный образ. Она сделана в характерной позе, как чучела обезьянок в музее, и помещена в витрину. Ее внешность максимально передает бытование этого существа в естественных условиях: сексуальность, агрессивность, чувственность и при этом полную мертвечину, внутреннюю пустоту.
Испытание Гоби, или Непереносимая прелесть Монголии. 2004 Я, когда ехал в Монголию, думал, что вообще никакого искусства там не будет. Как и с собакой, кстати. Во все кризисные периоды я искал зоны, где я выходил из искусства. А Монголия — это же пыльная советская какая-то жопа. Ты приезжаешь туда, на тебя наваливаются жара, холод, голод. Это же пустыня. Холмы стриженые, юрты стоят, люди на лошадях скачут, все время у костров проводят.Ты ни за что не отвечаешь, земля сама тебя кормит — просто какой-то рай на земле.
Окна. 2000-2001
В этой работе уже нет страсти: изображено мертвое животное в невероятной красоты пейзаже. Все прекрасно, только животное мертвое и видны таксидермические швы. На этой же картинке изображены зрители, которые стоят перед витриной: самих зрителей нет, а отражение есть. А уже те, кто приходит на выставку, отражаются в стекле и тоже попадают в работу.В этой работе уже нет обличительного пафоса, только спокойная констатация фактов. Может быть, я дойду до такой концентрации, что просто выпилю кусок стекла и заставлю зрителя трепетать, и это будет похоже на то, что я делал больше 20 лет назад.