«Чужая креативность дает импульс развитию собственной»
Марина Варварина рассказала Time Out о первой купленной ею работе, о тяжелом и легком искусстве и о том, что русских художников иностранцы ценят за то же, что и русских женщин.
Откуда вдруг интерес к современной отечественной живописи? Моя коллекция началась с нескольких работ современных армянских художников, которые подарил мне, тогда еще совсем юной девушке, мой отец. Я обожала их яркие краски и синие тени, плавные линии женских тел и налитую сочность фруктов, солнечность, которая делала мою предельно простую комнату в серой ленинградской квартире теплее и радостнее. А первой купленной мною работой стала «Юдифь» Дмитрия Шорина. Я купила ее потому, что почувствовала: она – моя. Я смотрела на черно-серую девочку с лицом стареющей женщины, отрывающую свою голову за волосы, и на уже оторванную голову куклы у нее под ногами, и на засохшие бледно-розовые лепестки, приклеенные к картине поверх кривых строчек какого-то невнятного текста, и понимала удивительно ясно, что у нас с этой девочкой-куклой нет ничего общего, кроме того, что она – это я. Шорин тогда был гол как сокол и абсолютно неизвестен, и мы замечательно проводили время с ним и его друзьями в обледеневшей «Пушкинской, 10». Она была полностью расселена, отключена от отопления и закрыта на капремонт, и чтобы попить чаю, нужно было во дворе вырубить глыбу льда и топить из нее воду. Это было хорошее муторное время, где собирательство картин было естественным продолжением жизни. По счастью, таким оно для меня и осталось. Я делаю это потому, что я это люблю. С тех пор прошло более 20 лет, но самыми любимыми работами для меня всегда остаются те, в которых я увидела себя. «Юдифь» до сих пор висит у меня дома.
Как пришло решение о создании «Эрарты»? «Эрарта» создавалась не для того, чтобы продемонстрировать чью-то коллекцию, а для того, чтобы разделить со зрителем свою любовь к жизни. Искусство – малая, но важная часть этой любви и замечательно тем, что погружение в искусство помогает каждому взглянуть на мир глазами художника, то есть почувствовать себя творцом. Высокая концентрация произведений искусства в одном месте несет большой энергетический заряд, чужая креативность дает импульс развитию собственной. Это может стать ключом к счастью – я была бы рада, если бы это кому-нибудь помогло.
Кто-то вкладывает деньги в живопись, кто-то – в старинные монеты или оружие, а другие – в акции и недвижимость. Что объединяет коллекционеров искусства между собой? К слову «коллекционер» я отношусь с большим уважением, но о себе как о коллекционере никогда не думала. Мне кажется, что настоящие коллекционеры – это люди, ставшие зависимыми от процесса коллекционирования, а я бы не хотела попасть в зависимость от какого бы то ни было процесса. Я хочу наслаждаться, а для этого нужно чувствовать себя свободной. Отвечая на ваш вопрос: наверное, общей чертой всех коллекционеров является страсть, что само по себе прекрасно, потому что в наше время страстей становится все меньше, а ведь именно благодаря им жизнь имеет краски. Те, для кого коллекционирование – из разряда инвестиций, наверное, все-таки коллекционируют деньги, а не искусство в виде картин или историю в виде монет. Я бы постаралась обратить таких людей в свою веру и показать им, что даже выгодные вложения, кроме материального удовлетворения, могут доставлять еще и чувственные радости, и нельзя упустить этот дополнительный шанс, потому что деньги приходят и уходят, а воспоминания о пережитой радости остаются.
При действительно чрезвычайных обстоятельствах в жизни, когда это будет вопросом выживания, сможете ли вы расстаться с картинами? И если да, то с какими картинами вы не расстанетесь никогда и ни за что? Это очень романтичный вопрос, но я вас разочарую: я могу расстаться с любыми предметами без особых сожалений, потому что главное для человека – это не обладание предметом, а память, которую у него никто не отнимет. Я в детстве играла в такую игру – заставляла себя расставаться с очень дорогими для меня вещами, откладывая в памяти воспоминания о них. После этого исчезновение предмета из моей жизни происходило незаметно. Расставания фактически не происходит. Применительно к людям это тоже может работать, но бывает слишком жестоко для того, с кем расстаешься. Он еще живой, еще рядом, но его для тебя уже нет, а он этого еще не понимает.
Какой процент ваших мыслей при покупке той или иной работы займет ее инвестиционная привлекательность? Приобретение картин для души нисколько не аннулирует мою способность оценивать инвестиционную привлекательность произведения. Это просто разные вещи, и я могу честно сказать, какие из любимых мною произведений инвестиционно привлекательны, а какие нет. Тем не менее я агитирую людей покупать только то, что нравится им самим, потому что вложение в самого себя и есть самая правильная инвестиция. Когда вы покупаете ювелирное украшение, вы же отдаете себе отчет в том, нравится оно вам или нет, а не просто тратите деньги за определенное количество граммов золота? Вкладывать деньги в произведения искусства нужно, но если при этом можно еще и удовольствие получить, зачем же от этого отказываться?
Трудно ли вам лично обсуждать с художником цену на его произведение? Если покупать картину для души, то чем больше ее хочешь, тем меньше торгуешься. Если же говорить о разумности цены, то да, торговаться с художниками трудно, но не потому, что неудобно, а потому что часто цена автора нереально высока. При этом многие ее не снижают, даже если их работы не продаются. Галереям иногда приходится отказываться от работы с такими авторами, хотя их произведения могут быть очень хороши. Рациональность есть важная черта современной жизни, и цены на современное искусство не должны быть исключением. На самом деле со многими художниками вообще трудно разговаривать о чем бы то ни было, их лучше слушать и хвалить. Они ревнивы и обидчивы, как дети. Среди молодых авторов есть гладко говорящие, они себя отлично продают, но я люблю «шершавых», косноязычных, направленных внутрь – мне интересно пробуриться к ним туда, на глубину, а полированное зеркало всегда показывает одно и то же.
С каким бизнесом по рискованности вы бы могли сравнить покупку картин? Покупка картин статистически в долгосрочной перспективе несет минимальные риски, если работы представляют собой хоть какую-то художественную ценность и куплены за разумные деньги. Со временем предметы искусства всегда дорожают, а некоторые дорожают очень сильно. Я говорю «статистически» в том смысле, что чем больше работ в вашей коллекции, тем больше вырастет со временем их общая стоимость. В маленькой выборке риски, безусловно, выше. Краткосрочными спекуляциями я бы никому не посоветовала заниматься, если только вы не профессиональный арт-дилер. Ну и конечно, нужно уметь отличать божий дар от яичницы, для этого вам понадобится грамотный консультант.
«Эрарта» сочетает в себе два разных института – и музей, и галереи. Почему вы выбрали такой симбиоз? Я выдержала огромную борьбу на начальной стадии проекта три года назад. Меня ругали за все: за размещение музея и галерей под одной крышей, за программы, далекие от искусства, за ненаучный подход к формированию коллекции… Хотя сегодня в мире это считается абсолютно нормальным, даже, я бы сказала, трендом. Я считаю бессмысленным создавать что-то неживое. В музее должна быть жизнь, люди должны хотеть туда приходить, каждый раз они должны там видеть что-то новое и интересное. Они должны видеть людей, которым это уже нравится, и тогда все это начнет нравиться им самим. Поэтому мы двигаемся широким фронтом, и в начале следующего года в нашем семействе ожидается пополнение. Музей дает возможность узнать и увидеть, привыкнуть и полюбить. Галереи, где объекты искусства можно приобрести, позволяют людям унести с собой домой часть того, что они полюбили. Любовь без возможности обладания является неполной. Иногда и акта обладания не нужно, но сама возможность обладания очень важна.
Вы открыли три галереи за рубежом. Чем могут быть интересны русские художники на Западе и кому – экспатам или все же жителям той страны, где расположена галерея? Искусство интернационально по своей природе, и в этом одна из его прелестей. «Эрарта» прекрасно продает произведения российских авторов клиентам самых разных национальностей и мест жительства. Расположение галереи в Нью-Йорке на Мэдисон-авеню и в Лондоне на Беркли-стрит гарантирует, что туда заходят далеко не только россияне-экспаты или англичане. В мире сейчас все так перемешано, что клиенты в любом мировом центре интернациональны. Русские художники интересны и Западу, и Востоку своим талантом, профессионализмом и индивидуальностью. Ну и загадочной русской душой, конечно. Можно сказать, что русских художников иностранцы ценят за то же, за что русских женщин: за красоту, разнообразие, чувственность и недосказанность.
Многие галеристы жалуются на то, что продается лишь «понятное» искусство, а красивые абстрактные вещи никому не нужны. По какому принципу отбираются работы в галереи «Эрарты»? Абстракции как раз очень популярны, потому что они идеальное решение для интерьеров. Однако я понимаю, о чем вы говорите. Мы это для себя называем тяжелое (музейное) искусство и легкое (галерейное). Я бы не стала жаловаться на то, что люди не хотят видеть у себя в доме депрессивную живопись – дома действительно хочется повесить перед глазами что-нибудь энергетически по- зитивное. Тем не менее самые выразительные, «ударные» картины обычно малорадостные – для того и нужен музей, чтобы туда можно было прийти на свидание с классными тяжелыми вещами, которые тебя как следует загрузят, прочистят твое сознание, напомнят о важном и неважном, расставят все по местам в системе ценностей. А потом можно и домой, к милым сердцу красивостям, разгружаться, чтобы позже снова идти в музей проверять себя. Такое хождение кругами приводит к расширению диапазона принятия серьезных вещей, и то, что раньше казалось тяжелым, через некоторое время нисколько не напрягает, становится понятным и воспринимается легко. Так что в галереях «Эрарты» есть разные картины: и тяжелые, и легкие. Каждый может найти себе что-то в соответствии со своим порогом восприятия серьезного искусства. Хорошие и плохие картины есть в обеих категориях.
Как вы можете прокомментировать ситуацию с закрытием трех крупнейших московских галерей? Это очень печально, но закономерно. Финансовый кризис наконец докатился до московского галерейного бизнеса. Многие галереи на Западе перестали справляться с арендными платежами и начали закрываться еще два года назад. Однако самая главная причина – в изменении покупательского рынка в этом бизнесе. С него ушли «жирные» корпоративные клиенты, вроде банков и хедж-фондов, которые инвестировали в искусство и заводили себе огромные коллекции по рекомендациям экспертов. Их бюджеты сократили, и они расстаются с непрофильными активами. Теперь в арт-бизнесе начинается формирование нового покупательского рынка индивидуумов, не готовых платить миллионы, но при этом согласных покупать то, что им нравится, за разумные деньги. Галереи «Эрарты» прекрасно вписываются в эту ситуацию и имеют хорошие шансы на успех – именно благодаря тому, что поделенный между старыми игроками рынок трансформируется и борьба за клиента начинает разворачиваться в равных условиях для всех. Я не говорю о таких исключительных случаях, как галереи Гагосяна и коллекционерах вроде семьи шейха Катара, но об основной массе. Время развала и последующего становления арт-рынка для новых игроков вроде галерей «Эрарты» является правильным моментом для выхода на рынок.
Галереи мотивируют свое закрытие слабостью арт-рынка, особенно напирая на то, что для стабильности этого рынка русские люди должны покупать русское искусство, а они этого не делают. Машины – да, яхты – да, пентхаусы – да, но искусство пока не вызывает должной реакции. Что должно измениться, чтобы русское искусство покупали русские коллекционеры? Я считаю, что пока люди переезжают в новые дома и офисы, рынок современного искусства будет расширяться, потому что жить в пустых стенах тоскливо. Рынок супердорогого искусства останется рынком для мультимиллионеров, владельцев яхт и личных джетов. Галерей, продающих в год пару картин за миллионы долларов, останется совсем мало, но благодаря общему вектору улучшения качества жизни в мире коллекционеров станет больше. Просто это будут другие коллекционеры – покупающие то, что нравится, за десятки тысяч долларов, а не за миллионы. Спустя многие годы некоторые из них окажутся счастливыми обладателями картин стоимостью в миллионы – уже после того, как отдельных авторов купят ведущие музеи мира. И поскольку музеи – не хедж-фонды, в вопросах приобретения они все-таки будут руководствоваться художественной ценностью произведений искусства, а не целесообразностью формирования базы для битвы «быков» и «медведей» на арт-биржах. В этом смысле в арт-бизнесе, так же как и финансовой сфере, кризис оздоровляет ситуацию, возвращая все из области виртуальных игр в естественные условия. Так что главное, что нужно для формирования спроса российского покупателя на современное изобразительное искусство – наличие свободных денег у населения, желание украшать место, где живешь и работаешь, и доверие к галереям, которые могут грамотно посоветовать, что стоит покупать за какие деньги.