«Я не играю с государством ни в какие игры — ни в хорошие, ни в плохие.»
Здравствуйте. Здравствуйте. Итак, почему вы хотите работать в нашем ресторане?
Я? Я не хочу. Я хочу у вас интервью взять. Скажите, каково вам на такой должности? Ох, знаете, я привык.
Давно работаете? Как с зоны откинулся, старые друзья помогли устроиться. А кто вы такой, все-таки?
Я из журнала Time Out, приехал узнать, есть ли у вас в репертуаре новые песни. У нас есть одна новая песня, над которой мы работаем. Вечером идем в студию микшировать демо, потом отправляем в Ирландию, чтобы наш ударник там наложил свои партии. Работать непросто, группа по всему миру раскидана.
Поэтому, видимо, здесь у вас акустика, а в Авроре соберетесь полным составом? Соберемся, конечно. А здесь играем чтобы, так скажем, мускулы расшевелить. Четыре дня тому назад вообще играли с Борькой в Кембридже.
А два дня назад — в Главклубе на фестивале организации «Ночлежка». Да, у меня давние с ними связи, поэтому когда они попросили, я сразу согласился. Я думаю, должен кто-то бомжам помогать. Потому что, по сути, мы же все бомжи. Если так подумать, человек, у которого есть определенное место жительства — узник. Только у узника есть определенное место. А все остальные все время в движении.
Вам где больше нравится, в маленьком зале или на большой сцене? Да везде хорошо. Сам всегда настраиваешься на что-то конкретное. И на стадионе может быть хорошо — мы вот играли все лето по фестивалям: «Рок над Волгой», «Нашествие», еще что-то. Я дома бываю три-четыре дня в месяц.
А на протестных фестивалях не довелось выступать? Знаете, на площади Тяньаньмень был случай — человек встал на дороге перед танком. Танк ненадолго остановился и поехал дальше.
Да, я видел эту фотографию, эффектная. Фотография замечательная, но человека-то все равно раздавили. Вот и вопрос в том, если у тебя есть дети, песни, или хоть что-то чем ты всерьез занимаешься, пойдешь ли ты под танк, чтобы в итоге просто красиво выглядеть на фотографии. У меня нет такого желания. Я не играю с государством ни в какие игры — ни в хорошие, ни в плохие. Если мне что-то дарят, я приму — от кого угодно что угодно, всякое лыко в строку. Но я принимаю подарки при одном условии -я беру, но ничего никому не обязан. Если мне скажут: вот миллион, но к нему приторочен шнурочек — ну хорошо, найдутся люди, которые возьмут, а я потерплю. У нас с государством игры разные и правила разные. Поэтому пираты и выходили в море — чтобы не быть ни к кому привязанными.
Кстати о пиратах — вы на «чеке» попросили заменить ваш стул на бочку, это почему?
Неудобно на стуле, вот и все. Мне, по опыту, удобней всего бочка. Не знаю уж, что в этом пиратского. Но на ней идеально. Обычная такая бочка. Жаль, здесь не нашлось.
Возите свою? Своей бочки нет, к сожалению. Да и возить ее никто ее не будет. Ты попробуй в самолет ее протащи.
А все-таки, что играть будете? Я когда ехал сюда, даже не имел понятия, что мы будем играть. Играем обычно то, что, во-первых, у нас в пальцах — то есть, что мы играли за последние полгода, во-вторых, то, что появилось нового, и, наконец, то, что пришло в голову прямо сегодня.
«Железнодорожная вода» может так вот случайно прийти в голову? Знаете, будет не совсем комильфо ее сейчас играть. Песня чуть-чуть уже заезжена, она — как «Новый поворот» почти. Она классная, но любую песню, как, например, монету, можно стереть. И тогда лучше переждать и лет 10 ее не играть.
А самая старая песня, которую сейчас можно услышать на ваших концертах? Сегодня будет песня «Никто из нас не выйдет отсюда живым», 82го года. Не знаю, как так получилось. Ничего не могу с этим поделать.