«В наших условиях добро и зло — очень мутные понятия»
Вас, наверное, постоянно спрашивают про «Ровно в полдень» — притом что в фильме не так уж много от него осталось.
Да, почти ничего. Эта коллизия, как я потом уже начал понимать, очень точным, даже отражающим нашу жизнь образом трансформировалась. В «Ровно в полдень» есть шериф, горожане и бандиты — то есть абсолютное зло и абсолютное добро, и это очень определенные категории. Когда я в шутку подумал, что этот сюжет можно перевести на наши реалии — бандитов превратить в местную администрацию, а героя сделать фермером, то не отдавал себе отчета в том, что у нас добро и зло очень неопределенные. Четкой разделительной черты нет вообще. Милиция, прокуратура, власть — это, во-первых, зло очень мелкое, а во-вторых и не зло, на самом деле. Сталкиваясь с ними, ты не знаешь, навредят ли они или вдруг великодушно помогут. Это оказываются очень мутные понятия — соответственно и герой становится тоже мутным, он не может быть кристально чистым. Поэтому герой Яценко не является героем в той мере, в какой им был герой «Ровно в полдень» — он здесь одновременно и преступник, и человек, которого, в общем-то можно понять. В этом смысле интересно, что с одной стороны, это отражает то, как у нас все устроено — и люди оказываются заложниками обстоятельств; мы чаще всего имеем дело не с историей характеров, а историей обстоятельств. А с другой стороны, в какой-то момент я вдруг понял, почему у нас все еще невозможно жанровое кино: именно по этой причине — зла нет, соответственно, добра тоже нет. Жанровую схему в этих условиях выстроить оказывается невозможно.
Мне вообще кажется, что все ваши фильмы в той или иной мере служат проверкой возможности героического в окружающей нас реальности. Героического в классическом смысле — когда поступки персонажа задает четкая цепочка: мотивация — действие — его последствия. И по вашим фильмам видно, что эта цепь чаще всего не работает. Вы ощущаете это отсутствие героя, его невозможность?
Уже нет. Вы знаете, мне кажется, что десятилетие, которое мы пережили, было десятилетием нарастания скепсиса и страха к окружающей жизни. И этот невнятный, слепой страх…
Экзистенциальный, на самом деле.
Абсолютно. Этот страх обретал разные формы — вплоть до «Путин — мудак», «менты — козлы», но до вопроса «Ну хорошо, менты — козлы. А что дальше?» не доходило. Люди очень сильно боялись.
Страх должен отпускать в какой-то момент.
Отпускать и формулироваться во что-то. Мне кажется, что сейчас начинается следующий этап: люди начинают что-то для себя формулировать, какие-то очень важные вещи, отношения. Если ты боишься, то ты пятишься. Если ты формулируешь, то ты либо стоишь, либо можешь уже шаги вперед делать на опасность. Что-то такое происходит — и если это пройзойдет в жизни, то в кино отразится моментально. Герой, который должен появиться из этой ситуации, может быть сложным — как, например, герои американского кино после Вьетнама — но он будет. И движение к появлению такого героя я, по крайней мере, чувствую.