«Девяностые — это антигероизм»
Путч я переживал в статусе грузчика кондитерского магазина. Во времена дефицита это было жутко блатное место. После работы расклеивал новостные листки с описаниями событий путча, которые выпускал «Час Пик». Это были хоть какие-то актуальные новости – телевизор, по понятным причинам, был блокирован, вещало с жуткими помехами какое-то радио, но в целом народ в Питере был в информационном вакууме. А я вел себя сообразно возрасту: в 18 лет не быть на баррикадах – это тупняк.
После карьеры грузчика я пошел в реставрационный лицей, как завещал великий наставник ушу Виктор Цой. Все нормальные чуваки должны были учиться в реставрационном лицее. Правда, я учился не в том же самом, а в том, который был в районе Купчино. В 1993 году у меня родилась дочка – так как сексуального воспитания в Советском Союзе не было, никто не предупреждал меня, что от секса получаются дети. Тут уж я был вынужден работать кем угодно, чтобы содержать свою молодую семью. Работал кузнецом, сторожем в детском саду, стекольщиком. До поступления в лицей я занимался легкой атлетикой и был из спортивной среды, все мои кореша, естественно, стали крышевать ларьки, но мне было с ними не по пути, хотя отношения мы поддерживали. Кого уж нет, а кто далече – у меня есть один друг, с которым я до сих пор общаюсь. Он был спец по вольной борьбе. По-прежнему занимается крышеванием, в каком-то смысле – работает в церкви сторожем.
Музыка в моей жизни появилась еще в школе, но так как в 1993 году родилась дочка, я решил действовать. Собрал все музыкальные инструменты, честно вынесенные мной отовсюду – раньше при школах и лицеях обязательно были бэнды, и я вынес большое количество аппаратуры и инструмента. Так вот, я собрал знакомых, которые связывали свое будущее с музыкой, и выдал им эти билеты в пропасть. Никто из них, естественно, музыкантом не стал, потому что все сторчались. Некоторые – с летальным исходом.
«Ленинград» возник в тот момент, когда я стал работать кузнецом. Постоянная работа человека расхолаживает. Появляется такая вещь как выходные. В выходные занять себя решительно нечем. А у моего соседа по району и приятеля Пузо мама работала в конструкторском бюро, а у этого бюро в соседнем доме внизу в подвале был бильярд и теннисный стол. А также в ДК неподалеку нашлась какая-то аппаратура, и мы в выходные собирались тесной компанией, играли на бильярде, пили пиво и изображали из себя коллектив. Посещали при этом «Там Там», но даже не думали там выступать. Хотя я, кстати, однажды играл там с какой-то группой. Они пели протестный рэп, а я, так как рэперы не умеют играть на инструментах, был приглашен в качестве басиста. Но как-то я вываливался из протестной среды, потому что у меня не было ни кепки, ни бомберса. Какой ты протестант без кепки? А с компанией из бильярда мы странным образом оказались в «Арт-клинике» на Пушкинской, 10. Так как музыкантов было до жопы, а клубов мало, в «Арт-клинике» играло групп по пять в день. И мы стали там регулярно выступать. Нас поразило то, что если в нашей бильярдной пиво приходилось покупать самим, в «Арт-клинике» пиво и бильярд были музыкантам положены бесплатно. Экономически это было более целесообразно. И мы стали играть на публику.
Героев девяностых я не помню, потому что героизма никакого не было. Девяностые – это антигероизм. Мы воспитывались на антитезе мальчишей: Плохиша и Кибальчиша. И в середине 1990-х Плохиши стали героями – та форса, которую раньше пацаны щипали. А бандиты как были Кибальчишами, так и остались – это были последние борцы за справедливое распределение. Сейчас бандюганы вросли в госструктуры, а раньше, когда государство просто рухнуло, его функцию стали выполнять ОПГ: судейские решения, силовые операции… Кто-то должен был этим заниматься. Они не то чтобы поддерживали порядок, были и беспредельщики, но это находилось в каких-то рамках. Порядком это вряд ли можно назвать.
В «Брате» первом можно посмотреть, как выглядел тогда город: такой серенький, убогенький. Но при этом было очень много фриков. В связи с тем, что одежды в магазинах не было, молодежь одевалась, как бы это сказать…креативно. Кто во что горазд. Обязательны были туристские ботинки – еще очень котировались строительные, джинсы, конечно, а главное – это куртка милитари. Я всегда любил стиль «купчинский шик», но он не зависит от эпохи, это состояние души.
В девяностые произошло рождение клубного движения – первые рейвы, «Тоннель». Причем, не было никакой дифференциации: люди, которые играли актуальный в то время рэп-кор, ходили на тот же самый «Восточный удар». Я, конечно, тоже там был. В моде тогда были тяжелые наркотики. Просто легких не было. Девяностые – это эпоха винта, черного, кислоты, в девяностые массовое распространение получили грибы – в Союзе этого не было, максимум, что было, – трава-афганка, бойцы из Афганистана завезли этот культурный опыт. Но грибы – это заслуга нашего поколения, честно отвоеванные у природы галлюциногены.
А 1998 год многих отрезвил. И я считаю, это был очистительный огонь. Именно в 1998 году я точно решил, чем я буду заниматься – непосредственно «Ленинградом». Потому что стало очевидно, что все остальное может быть сметено и разрушено любым резким движением власти. А музыка не сметалась. Тем более, мне кажется, в 1998 году был самый отчаянный кутеж, который я видел в России. Это был пир во время чумы, полный п***ец.