«Из любого материала можно сделать цирк или бомбу»
Для меня все началось 12 июня 1990 года. В этот день вышел «Закон о печати», который отменил государственную монополию на публикацию книг и периодики. Мы сидели в подвале на Васильевском острове, но нам казалось, что мы стоим на холме Эльдорадо, а перед нами лежит огромная страна. Самая читающая страна в мире, которой нечего читать.
Молодые люди сегодня плохо представляют себе, что такое 1990 год. Это была жизнь на Марсе. Телевизионных каналов было три, FM-радиостанций – одна или две, Интернет назывался Фидонетом и выглядел как телетекст, репертуар в кинотеатрах обновлялся раз в два месяца. То есть книга была вне конкуренции. Люди читали, и это было единственное их развлечение. Более того, это было их лекарство от реальности. Во всяком случае, я тогда думал именно так.
Мы развлекались, играя в издательство, как в «Монополию», нам давали за это деньги, на которые почти ничего нельзя было купить, и при этом как бы помогали людям. Чем дальше текст уводил читателя в дебри какого-нибудь картонного континента, населенного драконами, колдунами и рогатыми викингами, тем больше был тираж.
В то время не существовало даже очевидной системы издательских жанров. Книги стояли в магазинах по алфавиту или лежали на уличных лотках, любовно разложенные по цвету обложек. Вы приходите в магазин и не знаете, куда смотреть, не понимаете, где ваша полка. И тут появляемся мы и говорим: «сказочную фантастику» теперь будем называть «фэнтези»; «женский роман» – «романсом»; детектив, хоррор и триллер отныне и навсегда – три разные вещи…
И простые люди, которые совсем не любят перемен, вдруг нас поняли. Социальный контракт был заключен, и внедренная нами еще тогда система рубрик, ярлыков и жанров, подобно римскому акведуку, до сих пор работает.
По мере развития истории успеха из подвалов мы перебирались во дворцы. У меня появился офис с окнами на Неву на Кутузовской набережной. Авторам мы платили два раза в месяц, и это были самые кошмарные для меня дни, потому что, получив гонорар, писатели и переводчики шли ко мне, общаться. Мне было двадцать пять лет, я работал по 60 часов в неделю и ничего не успевал. Но дважды в месяц, как Маргарита на известном балу, я с утра до вечера жал руки и выслушивал жуткие истории про комаровские дачи. Чтобы выглядеть хоть немного солиднее и старше, я отпустил бороду.
Критик Виктор Топоров, от которого доброго слова надо ждать ровно двадцать лет, когда пришло время, сказал мне, что в девяностые мы, играючи в свои издательские игры, дали работу всему писательскому цеху и спасли его в голодный год. Мне же девяностый запомнился как год консервов. Магазин с правильным названием «Антанта» предлагал по диким ценам консервированные продукты в красивых заграничных банках.
Если занимаешься тем, что любишь, то это получается хорошо. Но житейская банальность забывает добавить, что расплачиваться за успех надо этой самой любовью. И однажды наступил момент, когда моя юношеская любовь к книгам стала слабеть. Именно тогда в моей жизни, как бог из машины, появился Курехин.
Он научил меня тому, что из любого материала можно сделать цирк или бомбу, и книги – не исключение. Надо только научиться их правильно смешивать. С тех пор в моих планах Проханов соседствует с Борхесом, а средневековые трактаты – с детскими сказками. Каждый месячный план – это невидимая миру «Поп-Механика». Так я развлекаюсь, обучаюсь новым ремеслам и откликаюсь на вызовы реальности.