«Одной рукой они будут уничтожать Москву, а другой — давать мне деньги?»
Исходя из названия рубрики (в журнале Time Out интервью опубликовано в рубрике «Город — это я» прим. ред.) – вы какой город? Иногда мне кажется, что я – это Тель-Авив. У меня семья живет в Израиле, там сохранилось редкое тепло отношений, которое почти везде испарилось. Вторая страна, где это хоть как-то осталось, – провинциальная часть Италии. Петербург – это тоже я, но перед Петербургом я млею, я здесь чувствую себя чужим. И есть еще «я» совсем другое. Как-то я был в итальянском городке Аркуа-Петрарка, там умирал Петрарка, это деревушка в окружении виноградников с одним семейным рестораном и маленькой площадью XV века. Я – это Аркуа-Петрарка тоже. И еще один «город – это я», по которому я тоскую и даже не решаюсь произносить его название, город, где я жил и работал, это Лондон, но он так далек от меня теперь.
С новым фильмом – «ИЛЬФИПЕТРОВ» – вас впервые поддержал Первый канал. Да, причем, в тот момент, когда я взял в долг огромную для себя сумму, чтобы закончить американские съемки – просто потому что не знал, как иначе продолжить работу. И тогда объявился Первый; не видя фильма, они купили право телепремьеры, чем вытянули нас из болота за волосы.
Почему вы не работаете с госфондом? На биографии советских писателей там нашлись бы деньги. Работать с государством в наше время – это стыдно. Ну как можно? Сидят бедные идиотки-девочки в тюрьмах Мордовии, государство их туда упекло, а другой рукой оно мне даст деньги на кино? Я не могу так. Одной рукой они будут уничтожать Москву, а другой – давать мне деньги? Или если случится фильм о Мандельштаме, который у нас в планах – это государство его ухандохало, а я буду на их деньги про него кинцо делать? Нет уж, я пострадаю, найду деньги у разных людей, но не у государства. Представьте, добраться до рукописей Мандельштама, которые хранятся в госархивах, невозможно. Они найдут миллион причин их не показывать. Но когда я представляю себе, что когда-нибудь рядом с Домом кино появится афиша, с которой Осип Эмильевич снова посмотрит на этот город, мне становится понятно, зачем я это делаю.
Вы участвуете в конкурсных программах или фестивалях? «Ильфипетров» показывали на закрытии «Послания к человеку». То, что я сказал о государстве, в равной степени относится к фестивалям. Мы приехали в Петербург, нас пригласили сделать премьеру в рамках «Послания». В конкурсах я не участвую вообще, но тут подумал, это может быть на пользу фильму, подтянутся журналисты, посмотрят критики. Но это полная.. Это неуважение, непрофессионализм и вообще, важнее всех фильмов — Ксения Собчак и Марат Гельман. Никакие фильмы там никому не нужны. Им нужно раскручивать бренд, чтобы тянуть из государства деньги. Любовь должна быть в основе, а здесь ее нет.
Почему Довлатов и Бродский, а не, скажем, Пушкин? Очень хочу Пушкина. Когда бываю в Петербурге, часто захожу на Мойку, 12, там по залам плавают барышни, которые делятся на тех, кто ненавидит Гончарову и тех, кто ее боготворит, потому что пиит ее любил. И они важно проплывают мимо тебя с монологом «за ним ухаживали лучшие доктора Петербурга, а если вы посмотрите направо, то вы увидите колье первой красавицы Петербурга того времени Натальи Николаевны Гончаровой».. Я как-то подождал эту барышню-экскурсовода, прелестное юное создание, и спросил, а кто вам контекст предложил? Она отвечает — «У нас есть методичка.». Я говорю, замечательно, а кто заставляет вас так тактовать эту методичку? «Это, — говорит, — канонический образ».
Может быть, в планах есть анимированные биографии зарубежных писателей? Нет. Здесь сейчас надо восстановить культурный ход. Здесь же коллапс времен, эстетический тупик. Все разорвано, никаких связей. Большое количество молодых людей интересуются, кто такие Ильф и Петров. Довлатов? Мы с вами очевидно, группка условных хипстеров, которые знают о чем речь. Нет связи, не о чем говорить, не про что жить. И эти культурные коды надо восстанавливать, потому что государство их давно похерило. Я поражаюсь, вот человек открыл для себя Есенина, но слово «имажинизм» для него в новинку. И он не виноват, люди не обязаны читать. В Сан-Франциско мы искали музей Джека Лондона и нас переспрашивали, «кто такой Джек Лондон?». Очень тяжело жить, жизнь — несчастная травматическая штука, нас легко унизить, даже уничтожить, любой гаишник на дороге превращает нас в первобытное существо, наполняет страхом. В этой жизни не до писателей и поэтов. Поэтому их надо объяснить, надо создать для них условия. Государство, будь оно хоть сколько-нибудь разумным, должно было заниматься только культурой, а остальное приложится.