Макс Фрай: «Я просто беру из палитры реальности чуть больше красок, чем принято»
Складывается ощущение, что из довольно серой ткани реальности вы сшиваете узорчатые одеяла сказок. Что для вас такое сказка?
Штука тут в том, что ткань реальности если и сера, то лишь в том же смысле, что вода, в которую долго макали акварельные кисти. То есть кажется серой вследствие смешения избыточного количества разных цветов. Большинство которых, добавлю от себя, вообще не факт что различимы человеческим глазом (хотя, конечно, надо стараться).
И что касается моих книжек, мне кажется, я просто беру из палитры реальности чуть больше красок, чем принято. В том числе и те, которые вышеупомянутым среднестатистическим человеческим глазом довольно плохо различимы. Вот и все.
С этой точки зрения мне довольно трудно всерьез согласиться с тем, что я пишу именно сказки. Потому что сказка – это все-таки произведение, ориентированное на вымысел. А я, как мне кажется, вполне себе правдивый реалист. Просто у меня аппарат восприятия реальности, скажем так, интересно настроен.
И, конечно, я отдаю себе отчет в том, что мой реализм – это, скажем так, реализм Шредингера. То есть целиком и полностью зависит от конкретного наблюдателя (читателя). И многие читатели, открыв книгу, обнаружат там именно сказки (то, что им кажется сказками). То есть сказки будут тоже Шредингера, так уж Шредингеру со мной повезло.
Новая книга кажется неким средним звеном между «Сказками старого Вильнюса» и довольно старой «путеводной» «Энциклопедией мифов». Вам захотелось увеличить количество городов, которые можно полюбить, так же, как вы – столицу Литвы?
Мне кажется, в связи с новой книгой скорее следует вспомнить еще и «Большую телегу» – книгу-путешествие по разным европейским городам, этакий сомнамбулический путеводитель. Я, честно говоря, до сих пор не очень понимаю, чего именно мне захотелось. Кажется, ничего конкретного. Просто писать, как ветер дует, не очень задумываясь о том, над какими городами и странами пролетает, очень уж хорош сам полет. Но если эта книга будет способствовать увеличению числа городов, которые можно полюбить, я возражать не стану. Любовь между людьми и городами кажется мне одним из самых прекрасных коммуникативных процессов на этой прекрасной земле.
В «Ветрах, ангелах и людях» по сравнению со «Сказками» стало не то чтобы больше мистического, но теперь к нему легче прислушиваться. По крайней мере теперь за чудесами не нужно ехать в Вильнюс и намного проще откопать их в самом себе. Эффект достигался сознательно или вышел интуитивно?
Да, мне хотелось бы именно этого эффекта – чтобы ко мне, вернее к разным самым-важным-в-мире-вещам, о которых я рассказываю, стало легче прислушаться. Поразительно, что вы об этом говорите, причем ваша формулировка совпадает с моей внутренней. Выходит, действительно получилось. Ну и отлично!
Стараетесь ли вы сознательно через призму своих историй делать людей лучше?
Следует признать, что для подобного намерения мне все-таки не хватает наивности. Забавно, что при этом мне вполне хватает наивности думать, будто я могу изменить весь мир. А там и люди, будучи его составной частью, как-нибудь да улучшатся. Куда они денутся, в конце-то концов.
Ветер, как ласковый символ перемен, обычно хороших, встречается едва ли в каждой вашей книге. Что для вас значит этот образ?
Я еще помню школьные учебники, где говорится, что ветер – это просто горизонтальное движение воздушных масс, обусловленное рядом разнообразных природных факторов. И, в общем, не возражаю. Но одновременно мне кажется, что для человека ветер – идеальная метафора духа. И того, что парил когда-то над водами, и того, что наполняет каждого из нас. Ветер – спасибо учебникам – не просто движется, он сам и есть движение. Ветер существует, пока дует, не останавливаться – это для него вопрос жизни и смерти, более того – бытия и небытия. И для нас, людей, тоже. Ветер, таким образом, очень много значит для нас. И напоминание о нашей одухотворенной природе, и постоянное присутствие духа в объеме, значительно превышающем наш собственный, и наглядная инструкция – как быть, чтобы продолжать быть. И просто хороший друг, с которым просто достичь взаимопонимания, потому что, по большому счету, устроены мы с ним совершенно одинаково.
Интервью: Тарас Ковальчук