Михаил Борзыкин: "Повторяется все, с чем я двадцать лет назад боролся" | Музыка и клубы | Time Out
Музыка и клубы

Михаил Борзыкин: “Повторяется все, с чем я двадцать лет назад боролся”

  31 марта 2014
5 мин
Михаил Борзыкин: “Повторяется все, с чем я двадцать лет назад боролся”
В канун концерта в честь 30-летнего юбилея группы "Телевизор" главный трибун русского рока рассказал Евгению Лазаренко, как в СССР обстояли дела с синтезаторной музыкой и почему он снова поет о политике.

Вы были пионерами синтетического звука здесь – как сами познакомились с новой волной? Были друзья, которые торговали пластинками на закрытых рынках, и то, что меня интересовало, я просил у них переписать на бобинный магнитофон "Нота". Мы поначалу очень жадно вкушали все, что приходит. Полный набор рок-н-ролльных звезд, начиная от 1960-х. Beatles, Rolling Stones, тяжелый рок, арт-рок, глэм-рок потом пошел, русский рок как-то переписывали. Но новая волна нас в начале 1980-х просто поразила необычностью звучания, свежестью, отсутствием блюзовых штампов. Эта музыка вызвала раскол между поколениями – хиппи и нашим. Ранние альбомы Duran Duran, The Cure, Depeche Mode, Sigue Sigue Sputnik – для нас это была революция в музыке, и мы старались сделать что-то подобное. Но на нашем техническом уровне это было сделать трудно, выкручивались как могли.

А как могли? Приходилось просить инструменты для выступлений у богатых музыкантов – особенно тех, кто выступал в ресторанах. Для записи первого альбома "Шествие рыб" я ездил домой к Курехину, а он, в свою очередь, брал у своего знакомого Korg Poly800 – это было уже сокровище. На две ночи – на студии приходилось перещелкивать тембры на ходу. Еще мы купили страшный, произведенный на Челябинском оборонном заводе одноголосый синтезатор типа "Эстрадин". Там сорок килограмм веса, куча кнопок, которые выпадали, он менял строй в зависимости от температуры в комнате. Но это был настоящий аналоговый синтезатор, на котором можно было крутить ручки, менять звук. И в городе были разные самоделкины, которые паяли драм-машины и примочки, они плохо работали, но вызывали абсолютный восторг.

Как произошел переход от романтизма "Рыб" к неприкрытой политике "Отечества иллюзий"? Между первым и вторым альбомом мы были погружены в кипучую фестивальную деятельность. И начали замечать, что наши кураторы (по линии КГБ в Ленинградском рок-клубе – прим. Time Out) пристально вчитываются в тексты. Существовали запреты на отдельные песни отдельных групп. И нас призывали ничего такого не сочинять. Это, конечно, возмущало. Я был настолько вдохновлен творчеством "Аквариума", что пытался этот эзопов язык максимально в первом альбоме сохранять. А воздух вокруг был насыщен сопротивлением и поиском несправедливости. И под воздействием новой информации я приобрел ощущение, что писать песни обо всем и ни о чем гораздо проще, чем сказать что-то более простым языком, но емко и точно. Так возник альбом "Отчество иллюзий".

С последним альбомом "Дежавю" вы вернулись от самокопаний к былой плакатности, даже начали петь старые вещи по-новому – "Твой Путин фашист". Почему "Телевизор" стал снова вещать новости? Наступило внезапное разочарование избранным путем. И тем, что происходит с мозгами и культурой вокруг – это отупение не может не волновать живого человека. И это у нас связалось с главенствующей последние лет десять консервативной моделью. Возвращение в Советский Союз, к этому державничеству – и при этом ложь о том, что происходит на самом деле. Я-то эти симптомы помню еще с идиотских комсомольских линеек, когда нас заставляли ненавидеть Америку. Так вернулось к жизни былое негодование – только на новом этапе, в новой форме. 

 

Вы теперь по одну сторону баррикад с нашими акционистами. Уютно вам в одной компании с Pussy Riot? Мы все чуть пораньше начали понимать, что происходит. С 2007 года я выходил на первые "Марши несогласных", понимая, что надо что-то делать. Тогда еще группа "Война" там не присутствовала никоим образом. Но компания эта хорошая, я не вижу поводов для ханжества и считаю, что люди имеют право идти своим путем в искусстве. Они делают мощные, бьющие в точку акции. Песня "Богородица, Путина прогони" удивительным образом попала в сущностные основы нынешнего мировоззрения нашего государства. Форма не всегда мне понятна, но кажется эффективной. Вот эта последняя акция с горящими шинами в защиту Майдана – может, слишком иллюстративная, но она рассчитана на людей, которых не прошибает что-то более тонкое. 

Вы еще в 1980-е водили народ к обкомам, когда ваши концерты оказывались под запретом. Теперь ходите на "Марши". Между этими моментами вы тосковали по прямому оппозиционному жесту? Нет, не скучал. Я чувствовал себя уютно, занимаясь самокопаниями, записывал альбомы. В жизни каждого наступает время, когда он изучает себя. Меня начали волновать конфликты личности и толпы, поэта и народа. И я бы не выползал снова с социальными обличениями, если бы ситуация не стала критической, когда извне начали поступать сигналы, что повторяется все, с чем я двадцать лет назад боролся.

Отведали полицейской дубинки? Скажем так, меня цепляли. Но слава богу, везет. Приходилось бегать, просчитывать каждый метр своей будущей траектории. Поэтому удавалось избежать задержаний. Очень неприятное ощущение, когда за тобой кварталами гонятся, и надо проявить максимум военной хитрости, чтобы дворами, проходными уйти. Мне очень не хотелось связываться с полицией, потому что я человек вспыльчивый и могу себе срок поймать уже там, если начнут унижать. А они это делают периодически.

 

6 апреля, "Космонавт"