Петр Власов: «Русский хэппи-энд часто связан с концом света»

— Петя, думаю, многим интересно: ты долгие годы работал в деловой журналистике на руководящих должностях, запускал известную газету РБК. Как нефть, газ, финансы, расследования экономических преступлений, олигархи совмещаются с твоей ипостасью сказочника?

— Все просто. Какие-то вещи можно научиться делать быстро. Например, за два месяца — кататься на роликах и коньках, за год — фотографировать. Чтобы научиться писать хорошие книги, требуются иногда десятилетия. Поэтому никакого противоречия в моей журналистской карьере и писательской деятельности нет. Писать я начал рано, и очень хорошо помню, как все началось. Город Юрьев-Польский Владимирской области, где я родился. Март 1983 года, мне 10 лет. Я сажусь за стол и начинаю писать повесть о звездных путешествиях, вдохновленный детской советской книжкой «Пятеро в звездолете». Получилось что-то похожее — условно говоря, «Шестеро в звездолете».

— Показывал кому-нибудь?

— Зачем? Литературной ценности мой первый опыт не имеет. Может, когда-нибудь рукопись разместят в музее имени меня (смеется). Так что, возвращаясь к твоему вопросу: я всегда занимался литературой, постепенно мои работы становились лучше, в какой-то момент, очевидно стало так хорошо, что меня начали печатать.

— Считаешь, что вселенная тебе помогает?

— Именно. С какого-то момента там, наверху, начинают помогать. Пасьянс складывается — выходит книжка.

И вселенная выступает моим главным редактором: когда в издательстве «Самокат», куда я отправил первую версию «Эрмитажных котов», ее вернули, я понял, что надо текст дорабатывать — вселенная не совсем довольна. Причина отказа — издателю сказка показалась слишком дидактичной. Это, кстати, едва ли не главный мотив негативных отзывов на «Котов» — избыточное морализаторство. Но другим она за это, напротив, и нравится, что дает картину мира с четким определением, что такое зло, а что ему противостоит.

— Почему вообще ты решил писать на эту тему? Ты любишь кошек?

— Кошек люблю «в целом», но сейчас я стал заядлым собачником после того, как у меня с какого-то момента появилась такса. Дело не в отношении к кошкам, история другая. В январе 2009 года мы поехали со знакомой в Санкт-Петербург, пошли в Эрмитаж, зашли в музейный магазин. Там моя спутница обратила внимание на смешную книжку «Кошкин дом в Эрмитаже». И меня поразил парадокс – коты и Эрмитаж. Парадокс начал жить своей жизнью, а я вернулся в Москву и написал первую главу. Тогда я работал главным редактором газеты РБК, времени на продолжение особо не было. Но обстоятельства сложились таким образом, что в том же 2009 году я ушел из РБК. Почти полтора года не работал, и к марту 2010 года закончил первую версию «Котов».

— Уточни, пожалуйста: в чем парадокс присутствия котов в Эрмитаже? Коты везде живут.

— Сама идея проживания сотен котов в одном из крупнейших музеев мира показалась мне парадоксальной. Ведь Эрмитаж — это дворец, музей, архитектурный шедевр. И тут — коты. Уже после выхода книги в начале 2016 года я приехал в Питер на презентацию, и меня позвали в Эрмитаж: музейные работники провели меня по подвалам, я сфотографировал и запротоколировал котов — их там действительно с сотню. И, кстати, аромат реальности кошачьего бытия не так романтичен, как может показаться со стороны.

— А ты вообще любишь Питер?

— Очень. Когда я попадаю в этот город, у меня возникает чувство, что ничего невозможного нет. Санкт-Петербург — важная составляющего моего ощущения Родины. Потому что для меня Родина – это не только Юрьев-Польский, где я родился, не только Москва, где я живу сейчас. Это и Санкт-Петербург, и Оксфорд, где я провел много времени, и другие города. Совокупность впечатлений от разных мест, имеющих важное, порой мистическое значение в моей жизни.

— После «Котов» у тебя вышло еще две книги — «Путешествие за край земли» и «Драуген. История мальчика, который стал «звездой». В последней соавтор Ольга Власова. Вы родственники?

— Еще какие! Оля — моя жена. И заодно самый строгий критик. Выступает рецензентом на все мои произведения, и если ей понравилось — я могу быть уверен, что это действительно хорошо. Потому что я к себе отношусь субъективно: мне всегда нравится то, что я пишу. В «Драугене» наш творческий тандем вышел на новый уровень — мы писали текст вместе. К примеру, начало книги писала она. Мы вместе придумывали сюжет, критиковали друг друга — соавторы, одним словом. Это сложно, конечно, но результат оправдывает необходимость преодоления трудностей.

— Книги для взрослых у тебя в планах есть?

— Начнем с того, что и мои детские книги читают взрослые — родители, чтобы понять, можно ли книгу давать детям, мои знакомые — из любопытства, что там Власов такое накропал. Вот ты, к примеру. Но ты права, сказка — это сказка, в планах есть и другие жанры. В этом году надеюсь поработать над антиутопией про Россию.

— В этом жанре ты, мягко говоря, не одинок…

— Согласен, но я хочу представить антиутопию реалистичную, никакого стеба и гротеска. Сюжет такой: Россия, 2020 год, повторяется гражданская война. Ну и любовь, конечно, там тоже есть. Но до финального текста пока далеко. Пока у меня есть только скорее протороман-заготовка.

— А в обозримом будущем порадуешь чем-то новым читателей?

— В январе заключил контракт со своим издательством «Рипол Классик» на новую книгу для детей. Сказка будет про подростковую любовь. Некоторые современные дети под влиянием нашего довольно циничного времени понимают любовь слишком поверхностно, хочется поговорить с ними о природе этого чувства более подробно.

— Я взрослая, но не уверена в правильности своего восприятия любви. Почитаю. И, кстати, о чтении? Задам банальный вопрос: кого из русских писателей ты любишь?

— Наверно, мой ответ прозвучит так же банально, как твой вопрос. Толстой и Достоевский. Скорее даже, Достоевский и Толстой.

— Я тоже их люблю, но у них так грустно все заканчивается всегда… Вот в твоей книжке о первой любви, к примеру, хэппи-энд или все плохо?

— Возникает вопрос, что такое хэппи-энд. Есть стереотипный американский, голливудский хэппи-энд, прямолинейный, радостный. Русский хэппи-энд часто связан с концом света: заканчивается всеобщее страдание, исчезает хаос земной жизни. Русское сознание, по моим ощущениям, воспринимает материальную жизнь как нарушение небесного порядка. Поэтому конец этого «беспорядка», хаоса — это хороший конец.

_{Беседовала Екатерина Гуркина}