Если бы они говорили: что надо знать о 6 шедеврах Русского музея
«Последний день Помпеи», Карл Брюллов, 1833
Зал № 14 Михайловского дворца
Картину, название которой стало нарицательным, Брюллов написал после того, как побывал на раскопках итальянского города в 1827 году. В Италию же они приехали вместе с братом Александром, тоже художником, на которого Помпея произвела неизгладимое впечатление. Он день и ночь пропадал на раскопках и даже выпустил научное исследование о римских банях, которое потом напечатали в Париже. Карл в это время находился в Риме, где усиленно работал – 27-летнему художнику поступил крупный заказ от посольства России в Италии. Отправившись, наконец, на встречу с братом, Брюллов поехал через Помпеи, где встретил известного мецената и дипломата Анатолия Давыдова. Им было по пути, руины они тоже осматривали вместе, и когда Брюллов решил, что обязательно должен написать картину о последнем дне города, – чему, кстати, немало способствовал брат Александр – Демидов сказал, что купит картину, как только она будет закончена.
Следующие шесть лет Карл Брюллов работал над своим шедевром. Он закончил его в 1933 году и выставил в мастерской в Риме. Работа произвела фурор. Из Рима она поехала на выставку в Милан, затем на Парижский салон, где Брюллов получил в итоге большую золотую медаль. Лишь в 1934 году, после триумфального шествия по Европе, «Последний день Помпеи» попал в Россию. Демидов подарил ее Николаю I, а тот выставил полотно в зале Академии Художеств, чтобы все могли любоваться. Гоголь посвятил картине целую статью, где назвал ее «светлым воскресением живописи, пребывавшей долгое время в каком-то полулетаргическом состоянии».
У Карла Брюллова был еще один брат, Иван. Молодой человек страдал от чахотки, и когда «Последний день Помпеи» с триумфом прибыл в Россию, он уже умирал. В те часы, когда в зал не допускали публику, друзья на руках принесли двадцатилетнего юношу из больницы, усадили в кресло напротив картины, и он долго смотрел на нее, впервые за долгое время почти не кашляя.
Time Out о других работах художника:
Триумф и загадочная любовь: итальянский период Карла Брюллова
«Ангел Златые власы»
Зал №1 Михайловского дворца
Новгородскую икону XII века нашли в 1864 году при разборке «рухлядной кладовой» на колокольне Ивана Великого. Она лежала среди ветхих икон, которые предполагалось уничтожить, и если бы не историк искусств Георгий Филимонов, «Ангел Золотые власы» сгорел бы в печи. По счастью, этого не случилось. Филимонов датировал «прекрасный лик архангела из полного погрудного деисуса» XVI веком и предположил, что она принадлежит кому-то из учеников знаменитого иконописца Симона Ушакова. Только после революции, в 20-е годы, когда икону забрали из Румянцевского музея, выяснилось, что поверх изначального изображения было написано еще одно – отсюда и ошибка опытного искусствоведа. Икону раскрыли из-под поздних записей и по различным признакам определили, что «Ангел Золотые власы» на четыре века старше, чем предполагалось изначально.
Определилось и место, с которого была забрана икона, – в древности она входила в комплекс икон, которые украшали высокую преграду у алтаря. То есть самостоятельным молельным образом изображенный на иконе архангел Гавриил никогда не был, а находился на высоте в четыре метра над прихожанами – как ходатай и заступник за них перед Богом. Изображение оказалось отделено от единого целого и попало в Москву в XVI веке, когда Иван Грозный фактически уничтожил Великий Новгород, разграбив вместе с опричниками его храмы. Сейчас «Ангел Златые власы» остается центром экспозиции истории византийского и русского искусства, и каждая экскурсия обязательно приводит к нему.
«Девятый вал», Иван Айвазовский, 1850
Зал № 14 Михайловского дворца
Когда стоишь или сидишь напротив «Девятого вала», мгновенно возникает такое чувство, что вода вот-вот перехлестнет через раму и хлынет прямо в зал. Благодаря советскому периоду иллюстрации с изображением этой картины входят во все школьные учебники – тогда было принято придавать картине политическое значение, и образ бури обязательно трактовался как жажда великих перемен. Однако ничего подобного Оганес Айвазян, которого мы теперь знаем как Ивана Айвазовского, не имел в виду. Он вырос и большую часть жизни прожил в Крыму, буря была для него торжеством свободной стихии. Море Айвазовский обожал с детства, отсюда и шесть тысяч картин с морскими пейзажами, но «Девятый вал» не зря остается его самой известной работой – это подлинный шедевр.
Тем поразительнее, что огромное полотно художник написал всего за 11 дней. Он вообще работал быстро, потому что море изменчиво, и Айвазовский поэтому рисовал не с натуры, а по памяти. Удерживать в голове образ слишком долго невозможно – отсюда и скорость работы.
Девятый вал вдохновлял его как образ, известный еще со времен античности, – самая сильная, страшная и всесокрушающая волна во время шторма, от которой нет спасения. Так что на картине мы видим катастрофу и отчаянную последнюю смелость моряков, которые вот-вот погибнут.
На современников картина произвела поразительное впечатление. Те, кто сегодня приходит к «Девятому валу», застывают возле него, как вкопанные – таков эффект от столкновения привычного с детства образа и поразительной реальности. Никакая фотография не может передать в полной мере этот живой цвет несущейся на тебя молчаливо прозрачной волны. Айвазовский как никто владел лессировкой – живописным приемом, когда тонкие слои краски наносятся один на другой, отсюда и эта иллюзия движения, и переливы оттенков.
«Анна Иоанновна с арапчонком», Бартоломео Растрелли, 1741
Зал № 7 Михайловского дворца
Пол в этом зале специально укреплен: статуя, стоящая в его середине, весит шесть с половиной тонн. Она не полая внутри, это бронзовое литье и редчайший образец коронационного парадного портрета в скульптуре. Растрелли начал работу над ней в 1732 году, когда Анна Иоанновна, одна из самых жестоких и ненавидимых российских владычиц, уже избавилась от контроля над своей самодержавной властью со стороны Верховного тайного совета. Все верховники пошли в итоге на плаху, в России расцвела бироновщина, а Растрелли все трудился над своей уникальной скульптурой.
Ее должны были поставить перед Зимним дворцом в знак величия и незыблемости правления государыни. Но тут Анна Иоанновна заболела и умерла. На престол взошла Елизавета Петровна, которую покойная царица ненавидела, преследовала и пыталась отправить в монастырь. Разумеется, никаких теплых чувств к тетушке – Анна Иоанновна была дочерью старшего брата Петра I, Ивана, – Елизавета не питала, и о том, чтобы поставить как раз в этот момент законченную статую перед дворцом, не могло быть и речи. Так что в итоге работа так и оставалась долгое время в мастерской.
Сейчас это один из центральных экспонатов Русского музея. Всмотритесь в лицо императрицы – холодное, равнодушное, оцените монументальность образа, его подавляющую силу. И вспомните, что Растрелли создавал этот образ десять лет, с огромными сложностями – например, медь, привезенная ему, никуда не годилась, и пришлось покупать ее у шведов – а когда работа была закончена, носительница несокрушимой власти скончалась. Ирония судьбы, благодаря которой у нас есть теперь возможность любоваться уникальным произведением искусства.
Бартоломео Растрелли – не только скульптор, но и архитектор:
«Лунная ночь на Днепре», Архип Куинджи, 1880
Зал № 35 Михайловского дворца
Свет на картинах Куинджи производит такое же невероятное впечатление, как вода на картинах Айвазовского. Путем долгих экспериментов художник разработал собственный метод, которым не владел больше никто, и однажды это стало поводом для ужасного скандала. Куинджи написал картину «Ладожское озеро», где изображено каменистое дно, на которое сквозь воду падают солнечные лучи, а через 10 лет его друг Руфим Судковский представил публике «Мертвый штиль». По манере исполнения это была копия «Ладожского озера».
Куинджи порвал с Судковским, обвинил его в плагиате, через прессу потребовал признать его метод письма как авторский. Все петербургские художники оказались вовлечены в этот конфликт, который бушевал довольно долгое время. Куинджи вообще не отличался кротким нравом – и история «Лунной ночи на Днепре» тоже связана со скандалом.
В то время художник состоял в Товариществе передвижников и был любимцем публики. Он уже написал свой «Березовый лес» и «После дождя», без него не обходилась ни одна выставка, где картины Куинджи собирали толпы восхищенных поклонников. И тут, как гром среди ясного неба, выходит анонимная статья, автор которой в пух и прах разносит творения Куинджи и обвиняет его в однообразии. Затем выясняется, что статью написал член Товарищества Михаил Клодт. Куинджи потребовал его исключения за подлость – и когда этого не произошло, ушел сам. Год никто не видел его картин. А в 1880 году Куинджи объявил о том, что готов представить публике свою новую картину под названием «Лунная ночь на Днепре».
Подача нового произведения была максимально эффектной: Куинджи поставил картину в середину темной комнаты и направил на нее луч электрического света. В результате было такое чувство, будто прямо посреди обыденности открывается портал на Днепр. Неудивительно, что все рвались посмотреть на новое чудо, а желающие купить картину наперебой предлагали художнику свою цену.
В результате «Лунная ночь» оказалась у Великого князя Константина Константиновича, который до того полюбил это произведение, что взял его в кругосветное путешествие – и чуть не погубил шедевр.
Как уже говорилось выше, Куинджи активно экспериментировал с красками и способами их наложения. На этот раз он применил краски на основе битума – их еще называли асфальтовыми. Это была новинка, не проверенная временем, и многих художников беспокоила их долговечность. Иван Крамской, в частности, переживал, что Куинджи, возможно, соединил «такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и по истечении известного времени или потухнут, или изменятся». Так и получилось: морской воздух привел к тому, что картина потемнела, потеряв добрую часть своей эффектности. Если даже сегодня зеленоватый свет луны на воде впечатляет зрителей – каким же невероятным было творение Куинджи почти 150 лет назад?
«Воскрешение дочери Иаира», Илья Репин, 1871
Зал №33 Михайловского дворца
Если бы Репин не написал этот библейский сюжет, то, возможно, и знаменитые «Бурлаки на Волге» не так быстро дошли бы до широкой публики – если вообще стали бы известны. 27-летний художник тогда заканчивал Академию художеств и должен был представить экзаменаторам и публике свою выпускную работу. По правилам она должна была быть написана на мифологическую тему. Репин никаких мифов не хотел – он уже работал над своими «Бурлаками», был одержим ими и хотел, по примеру передвижников, бросить обучение. Его удержал Иван Крамской: как хороший друг, он настаивал на том, чтобы одаренный молодой человек нашел подходящий сюжет и так впечатлил комиссию, что смог бы выиграть Золотую медаль, поездку в Италию на три года за казенный счет и собственную мастерскую.
Репин ничего подходящего придумать не мог. К тому же у него не было денег даже на краски и холст. Отчаявшись, он в конце концов написал небольшую жанровую картину со студентом, который вместо учебы смотрит на девушку в доме по соседству, и отнес на продажу.
Совершенно неожиданно для Репина он получил за это приличную сумму и был счастлив ровно до тех пор, пока опять не задумался о сюжете. В итоге он вспомнил о своей умершей давно сестре, по которой все еще глубоко скорбел. Как отреагировали бы все в доме, если бы случилось чудо, если бы кто-то вошел в дом и вернул девочку из мертвых?
«Припомню настроение, когда умерла моя сестра Устя, и как это поразило всю семью. И дом, и комнаты – все как-то потемнело, сжалось в горе и давило, – вспоминал Репин. – Я принялся, без всякой оглядки, стирать большою тряпкою всю мою академическую работу четырех месяцев. Угля уже наслоилось так густо и толсто на холсте, что я скоро догадался вытирать только светлые места, и это быстро начало увлекать меня в широкие массы света и тени. Итак, я перед большим холстом, который начинает втягивать меня своим мрачным тоном. К вечеру картина моя уже была так впечатлительна, что у меня самого проходила какая-то дрожь по спине. Чуть-чуть я прибавлял некоторых красок и долго боялся начать писать вовсю – всеми красками – по этой живой подготовке. И, должен сказать, это был лучший момент картины. Всякий исполненный до полной реальности предмет в картине уже ослаблял общее впечатление, которое было почти музыкально. Очень трудно было не выйти из этого неуловимого тона – глубокого, прозрачного и цельного уже по случаю своего одноударного возникновения. Брат мой, музыкант, ученик консерватории, тогда жил со мною. И, придя из мастерской, я просил его играть Quasi una fantasia Бетховена. Эта музыка опять переносила меня к моему холсту».
Репин получил Большую золотую медаль и право поездки за границу. Картину купила у него Императорская Академия художеств.