«Медный всадник»: Пушкин, бесы и отважный литейщик
«Медный всадник»» — это идеальный пример пропаганды
Как известно, Екатерина II была немецкой принцессой Ангальт-Цербстской, супругой Петра III. В ее жилах не было ни капли крови правящей династии Романовых — а значит, не было и прав на престол. Екатерина получила трон в результате государственного переворота, и в течение всего ее долгого и бурного правления об этом помнили и она сама, и все вокруг. Чтобы отвлечь подданных от подобных мыслей, Екатерина обратилась к личности Петра I, «назначив» себя его прямой наследницей не по крови, а по сути. Ведь она действительно продолжила то, что начал Петр — провела множество реформ, создала заново систему чиновничьего управления, издавала журналы, развивала театр и образование, присоединила к стране множество земель, хотя в начале царствования полагала, что у России и так территорий с избытком. Поставить памятник Петру I к столетию его царствования было логично: так можно было отдать дань его памяти и одновременно закрепить в общей памяти, что императрица связана с Россией узами более крепкими, нежели кровные — узами Божественного провидения. Именно поэтому на камне столь лаконичная и выразительная надпись: «ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая лѣта 1782». Интересно, что под монумент Екатерина отдала Сенатскую площадь — то место, где должны были поставить памятник ей самой.
«Медный всадник» мог быть косым
Скульптора Этьена Фальконе Екатерине посоветовал знаменитый писатель Дени Дидро, звезда эпохи Просвещения, с которым императрица дружила по переписке. Мастер, которому вот-вот должно было исполниться 50 лет, мечтал о монументальном творении и согласился сразу.
В Россию он прибыл с уже готовым наброском, выполненным из воска — и тут выяснилось, что видение Фальконе никак не совпадает с видением заказчиков. При дворе желали видеть памятник в аллегорическом и древнеримском духе, причем в дело вмешивались буквально все, от Екатерины до Дидро, который представлял памятник в виде фонтана и фигур, изображающих достоинства русского царя. Дошло до того, что Фальконе предложили изобразить Петра, глядящего одним глазом на Адмиралтейство, а другим на здание Двенадцати коллегий — это отражало бы стремление государя к развитию мореплавания и любовь его к наукам.
Большая удача, что Фальконе был упрям, иначе великий реформатор России выглядел бы сейчас весьма странным образом, зато в тоге и со скипетром. Скульптор же был сторонником максимальной простоты, вдохновение находил в античных образцах. Поэтому символика «Медного всадника» даже не бросается в глаза: медвежья шкура вместо седла означает близость к России, цивилизованной государем, постамент, напоминающий скалу — пережитые трудности, простая рубаха — неприхотливость, змея, которую топчет конь — происки врагов, а лавровый венок — многочисленные победы.
Постамент «Медного всадника» порождал ворон
С Гром-камнем, который стал постаментом для памятника, связано несколько легенд. Все они достаточно красочные — например, одна из них гласит, что этот камень был когда-то языческим капищем, и когда его вывозили в Петербург, местные жители прокляли и глыбу, и святотатцев. По другой легенде, Гром-камень назывался Конь, а привезли его с острова Коневец, что на Ладоге. Остров якобы был порталом в ад, и чтобы оттуда не выбирались черти, местные жители приносили в жертву коней — прямо на этом камне. В один прекрасный день на остров прибыл инок Арсений с Валаама. Он окропил глыбу святой водой, поставил на ней крест, и с тех пор все бесы, что выбирались из портала, превращались тут же в ворон. Под местом, где они гнездились, возник еще один огромный камень — вот его-то и забрали под постамент «Медному всаднику».
На самом деле все было намного проще. Фальконе задумал изобразить государя на скале, о которую разбиваются морские волны. Он понимал, что ничего подобного целиком не найдет, и потому планировал собрать основание монумента из гранитных блоков. Однако его убедили дать объявление в газете, на которое откликнулся некий Семен Вишняков. Он поставлял камень для нужд строительства в Петербурге и знал подходящую глыбу, которую жители болот на Лахте называли Гром-камень: когда-то в скалу ударила молния и расколола ее. На то, чтобы вывезти это чудо природы из местных лесов, ушло полтора года: пришлось выкапывать камень из-под земли, куда он ушел на четыре метра, чистить от мха, грузить на специально сооруженную машину, придуманную российском архитектором Юрием Фельтеном…
Когда после таких трудов Фальконе камень разделил и обтесал, придав ему кое-где форму волны, это вызвало всеобщее возмущение. Впрочем, вся работа скульптора вызывала всеобщее возмущение: как мы уже говорили выше, он много раз отбивался от безумных идей руководства по поводу монумента и тем нажил себе множество высокопоставленных врагов. Кончилось это тем, что Фальконе даже не пригласили на открытие памятника, а сам он был вынужден покинуть Россию.
У «Медного всадника» в глазах сердечки
Фальконе работал в России не один — с ним вместе приехала его ученица, 18-летняя Мари-Анна Колло. Девушка была невероятно талантливой портретисткой, и ее дар очень пригодился в работе над памятником. Дело в том, что Фальконе никак не удавалось изваять лицо императора — все, что он делал, не нравилось Екатерине II. Колло взяла посмертную маску императора и стала лепить с нее, добившись портретного сходства и в то же время придав лицу Петра и его взгляду выразительность. Екатерина была так довольна, что пожаловала Мари-Анне пожизненную пенсию в 10 тысяч рублей — фантастическая по тем временам сумма. Модель головы Петра, изваянная Колло, ныне находится в Русском музее, и там отлично видно, что на месте зрачков у царя прорезаны сердечки. Когда свет падает на них и преломляется, взгляд императора становится живым и он словно бы смотрит прямо на посетителя, куда бы он ни перемещался. Романтики считают, что таким образом Колло выразила чувства к своему учителю, с которым вместе пробыла до самой его смерти.
«Медный всадник» не медный
Так назвал памятник Петру I солнце нашей поэзии Александр Сергеевич Пушкин, и с его легкой руки символ Петербурга получил свое основное, по сути, имя. На самом же деле монумент отлит из бронзы — и это было очень непросто.
За работу никто не брался: слишком сложно, ведь памятник держался по сути на двух задних ногах коня, а балансировался хвостом и змеей, символом вражеских происков. Малейшая ошибка в отливке, которая местами была не больше сантиметра толщиной — и скульптура рухнет.
В конечном итоге за дело взялся литейный мастер Емельян Хайлов. Чтобы было понятно: в Петербурге в те годы было 350 литейщиков, но литейными мастерами имели право именоваться только двое. Опыт Хайлова был огромен, Фальконе много работал вместе с ним над технологией литья и подбирал состав металла, которого понадобилось почти 22 тонны. Расплавленную бронзу залили в форму — и тут она треснула. Все полилось наружу, начался пожар, из мастерской в ужасе побежали люди. Хайлов обмотал форму сермягой, обмазал глиной, собрал раскаленный металл с пола и залил его обратно.
В исторических документах сказано, что «такой смелостью Фальконе тронутый по окончании дела бросился к нему и от всего сердца целовал и дарил его от себя деньгами». Статуя же вышла с дефектом: голова лошади и вся фигура Петра выше пояса была кривой и ущербной. Мастера все это срезали и нарастили верх скульптуры при помощи кусков гипсовой формы.
«Медный всадник» бережет Петербург
Монумент открыли 7 августа 1782 года. Он стал первым памятником, который был установлен на площади в Петербурге, и неудивительно, что в итоге именно этот монумент стал ассоциироваться с городом на Неве. Впечатление, произведенное на публику, оказалось столь велико, что появилась новая легенда: якобы это и есть сам государь, только окаменевший из-за богохульства — мол, не умер он на самом деле, а пытался перепрыгнуть Неву, сказав «мое и Божье», поставив себя тем самым выше Господа. В общем, творение Фальконе воздействовало не только на пушкинское воображение.
Со временем «Медный всадник» для местных жителей стал чем-то вроде хранителя Петербурга. Свидетельство тому — сон майора Батурина, который он якобы увидел во времена наполеоновского нашествия. Александр I, опасаясь взятия столицы, намеревался вывезти памятник в Вологду и укрыть там. Но тут ему доложили о некоем майоре, которому много дней подряд являлась одна и та же картина: Петр на своем коне приезжает к Александру I и сообщает, что страну наследник, конечно, довел до крайности, но опасаться нечего, пока сам Петр в Петербурге. После этого, по легенде, Александр передумал, а Наполеон до Петербурга и правда не дошел.
Схожая во многом история родилась в блокадном Ленинграде — правда, здесь обошлось без чудесных явлений. Жители города верили, что, пока на своих местах стоят «Медный всадник», а также памятник Суворову на Марсовом поле, Кутузову и Барклаю де Толли у Исаакиевского собора — до тех пор город взят не будет. Ленинград и правда выстоял, но настоящим чудом была сохранность памятников: «Медный всадник» был хотя бы обложен мешками с песком, а все остальные остались невредимы без укрытия.