8 хайповых южнокорейских фильмов последних лет

Служанка (Agasshi, 2016) 

От главного корейского постановщика XXI века Пак Чхан Ука новых откровений перестали ждать после его провалившегося англоязычного дебюта «Порочные игры» — откровенно неудачной попытки мастера сыграть на поле Брэма Стокера. Возможно, поэтому его новая лента выстрелила сначала на Каннском кинофестивале, а потом и в мировом прокате: мало кто рассчитывал, что Пак вернется в столь совершенной форме.

В «Служанке» (не путать с корейской классикой 1960 года) он не только ловко адаптировал роман Сары Уотерс о викторианских лесбиянках под национальную эстетику и ввел три пересекающиеся сюжетные линии, перехитрив даже самых проницательных зрителей, но и создал одни из самых сильных женских образов в современном кино вообще. Такой феминистской прыти от автора «Олдбоя» мы явно не ожидали.

Поезд в Пусан (Busanhaeng, 2016)

Самый успешный корейских фильм последних лет может похвастаться не только сборами в 100 миллионов долларов, что можно считать прорывом уже само по себе. Формально снимая традиционный зомби-хоррор о вспышке эпидемии, режиссер Ён Сан-хо умудряется встроить в сюжет эмоционально беспроигрышную линию о бизнесмене, который давно перестал обращать внимание на школьницу-дочь, но в ходе апокалипсиса вдруг проявляет недюжинные отцовские качества. Вдобавок фильм, сделанный для своего размаха за сущие копейки, дает фору многим голливудским блокбастерам по части впечатляющего экшена.

Вопль (Gokseong, 2016)

В 2016 году «Вопль» был назван одним из лучших корейских фильмов года и до сих пор обитает в топах многих критиков, интересующихся корейским кино и хоррорами в частности. Мы не станем чересчур распинаться в похвалах этой чудаковатой, но местами откровенно страшной ленте, которая за два с половиной часа меняет несколько жанровых шкур. Однако признаем: мастерства режиссеру На Хон-джину («Преследователь») действительно не занимать. Смешав в одном флаконе комедию, полицейский процедурал, «Изгоняющего дьявола» и «Ночь живых мертвецов», он создал один из самых оригинальных фильмов во всех указанных направлениях.

Ночью у моря одна (Bamui haebyunaeseo honja, 2016)

Уставшим от двух китов корейского кино — эротики и насилия — стоит обратить внимание на творчество Хон Сан-су, который по праву может считаться корейским Вуди Алленом. «Ночью у моря одна» — наиболее удачная и признанная картина, коих кореец строгает по две штуки в год. Она рассказывает о девушке, томящейся в ожидании женатого любовника: героиня бродит по паркам Гамбурга, курит на южнокорейских пляжах и размышляет о любви, которую, возможно, просто выдумала.

Неброская эстетика и как бы подслушанные диалоги этого фильма, часто заканчивающиеся пьянкой, напоминают работы Греты Гервиг и Ноа Баумбака, но, в отличие от них, Сан-су, кажется, более сочувственно относится к своим персонажам: неспешный лиризм его картин способен растрогать даже самых далеких от созерцания зрителей.

Злодейка (Aknyeo, 2017)

Показанная вне конкурса Канн «Злодейка» подкупает прежде всего своей фактурой — это эффектный триллер, снятый в эстетике видеоигр и переполненный криминальными разборками за гранью разумного: так, семиминутная экшен-сцена в прологе, снятая одним планом от первого лица, дает прикурить одновременно «Олдбою» и «Хардкору» Найшуллера.

Увы, за кровавой баней, занимающей львиную долю фильма, проступает достаточно схематичная история о мести и насилии, которая, наверное, покажется смехотворной выросшим на Скорсезе эстетам. Впрочем, «Злодейка» явно была сделана не для этого: кажется, единственное, чем тут можно по-настоящему любоваться, это тем, как красиво нож главной героини входит в шеи ее бесчисленных врагов.

Сеть (Сеть, 2016)

Последний на данный момент фильм знаменитого Ким Ки Дука («Весна, лето, осень, зима… и снова весна») затрагивает тему непростых взаимоотношений на корейском полуострове: северокорейский рыбак Нам по воле случая оказывается на южном берегу, где его моментально пытаются завербовать в ряды перебежчиков спецслужбы Сеула.

Разумеется, в кадре будут и кровь, и моральное насилие, которое государство (неважно, какое) неизбежно проявляет по отношению к человеку — а человек ему в ответ. По сути, единственное, что портит это вполне захватывающее либеральное высказывание — недавно наметившийся в Корее тренд на перемирие и обвинения в насилии в адрес самого режиссера.

Окча (Okja, 2017)

Про новую работу одного из лидеров южнокорейского кино Пон Джун-хо («Воспоминания об убийстве») много говорили в связи с прошлогодним Каннским фестивалем: проспонсировавший ленту Netflix не захотел выпустить кино в местный прокат, чем вызвал крайнее раздражение французов. Фильм, пускай и снятый на деньги стримингового гиганта и практически не видевший света кинопроекторов, остался стопроцентно узнаваемой работой режиссера.

История про бесстрашную девочку, которая решает спасти гигантскую домашнюю свинью от жадных лап корпорации, в руках Пон Джун-хо превратилась в гимн гуманизму и осознанному потреблению — темам, чрезвычайно важным не только для перенаселенных азиатских стран.

Пылающий (Beoning, 2018)

На Каннском фестивале прошлого года ленту одного из ветеранов южнокорейского кино Ли Чан-дона, снятую по короткому рассказу Мураками, приняли беспрецедентно хорошо: международная кинопресса выдала картине главный приз, тогда как критики авторитетного журнала Screen (среди них был и наш Антон Долин) расщедрились на рекордные 3.8 звезды из 4-х. Больше за новейшую историю фестиваля не получал никто.

Фильмы Чан-дона, начиная с дебютной «Зеленой рыбы» и заканчивая, собственно, «Пылающим» — это идейно свободное, злободневное, местами изобретательное и бесконечно гуманистическое кино, которое, правда, не всегда попадает туда, куда метит. «Пылающий» — крайне удобное с точки зрения интерпретации кино: как бы обо всем и ни о чем одновременно. Фильм начинается с узнаваемого сюжета о любовном треугольнике, потом постепенно оборачивается агиткой о социальном расслоении в Корее, а затем и вовсе переходит в разряд финчеровского триллера об исчезновении с кровавым, как любят корейцы, но максимально абстрактным финалом.

В целом историю о молодом параноидальном писателе, который то ли выдумал, то ли нет происходящие вокруг него события, легко принять за философское высказывание о человеческом существовании, наследующее романам Достоевского: эдакую попытку пролить свет на противоречивую человеческую натуру, поместив ее в угнетающе парадоксальную жизненную ситуацию. Бытовая трагедия по Чан-дону состоит в абсолютной потерянности современного человека то ли перед роком, то ли перед жизнью, а чаще всего перед лицом собственных демонов, сжигающих «новых Раскольниковых» изнутри.